Описывая свою жизнь должен был оставлять без пояснения некоторые важные моменты – в двух словах не рассказать, а делать большие отступления не резон. Как говорят "это уже другая история". Вот и пришло время рассказать одну из этих историй.

С четвёртого класса занимался я в разных кружках в Краснодарских Дворце пионеров и краевой станции юннатов. Потому приехав л Ленинград и здесь записался в разные кружки. После смерти отца матушке ещё труднее стало кормить своих троих сыновей, потому по возможности пытался в этом помочь и с удовольствием ездил летом работать в пионерские лагеря кружководом. Там кормили, а позднее и деньжат стали добавлять, да и самостоятельность всегда манила. Вот и после второго курса железнодорожного института решил провести лето в институтском пионерлагере под Лугой, в Толмачёво. Места замечательные, да и зачли мне это как производственную практику. Правда стипендию пообещали выдать только в конце лета. Потому устроился подрабатывать кружководом и в соседский пионерлагерь, куда и ходил пару раз в неделю.

Весь персонал лагеря был институтским, в основном, студенческим, не скучным и вполне даже приятным. А директором лагеря был доцент кафедры научного коммунизма, правда мне не довелось у него учиться. А у директора оказалась дочка, моя ровесница. Вот и случилось так, что загуляли мы с ней. Дело далеко не зашло, Лариса очень боялась огорчить своих бабушку и дедушку, которые её воспитали. Её молоденького папашу матушка бросила вместе с маленькой дочкой, вот и воспитывалась она, в основном, у них. Лариса, Лорка, Лорик была заводной и взбалмошной девчонкой, погуляли мы с ней летом 61-го и расстались. Разыскала она меня через год, следующей осенью и попросила помочь с организацией детского творчества в школе. К тому времени она кончила своё педагогическое училище и работала в школе на Варшавской. Наверно это был предлог, потому что позднее, но не сразу, она изложила некоторый план. Была она уже обручена с парнем окончившим Дзержинку, он служил на Новой Земле, через год они собирались пожениться и жить там. Она заведомо и продумано шла на брак не по любви, собиралась быть хорошей и верной женой, но считала нужным и возможным предварительно гульнуть. И мне предлагалось в реализации этого плана участвовать. И я согласился. Нам было по двадцать, кровь кипела и жизнь завертелась.

В этом кружении принимали участие двое моих друзей – Сергей и Борис, Ларисиных две школьных подружки - Светлана и Катя. С Сергеем Семёновым я сдружился сразу после приезда в Ленинград и начала занятий в школе, он заслуживает отдельного рассказа, а пока о нём два слова. Помнится десятый класс он кончал в вечерней школе и работал на Адмиралтейском заводе, тогда же там и взял садовый участок в Борисовой Гриве, где сестра с мужем построили небольшой фанерный домик. Сергей поработал и на Казахстанской Магнитке, как раз в ту пора случился там бунт, усмирявшийся десантниками и танками. Вернулся в Ленинград, стал рентгенологом, окончив электротехнический медицинский техникум на Измайловском проспекте. Служил в армейском госпитале в Баку, но, кажется, это было уже позже описываемых событий. В это время он заканчивал техникум и работал до призыва в армию в Институте травматологии у Петропавловки. С Борисом Пономаренко мы познакомились в пионерлагере завода «Светлана», где прошедшим летом я работал уже в третий раз. Уйдя в июле из железнодорожного, и не застав искомого декана в Бонче, я по пути домой наткнулся на авиационный институт, где тоже оказалась желанная мною специальность. Я отдал документы в приёмную комиссию и поехал работать – отдыхать в пионерский лагерь. В конце августа я попытался перенести документы в Бонч, но меня авиаторы отговорили и стал там учиться на четвёртом курсе. В ту пору были спецнаборы на новые перспективные специальности, было довольно оживлённое межвузовское движение, большинство предметов перезачитывали без потерь, а некоторые порой и прощали. В пионерлагере я был кружководом и жил вместе с двумя физруками – студентами из Института физкультуры им.Лезгафта – «школы Петра Францевича». Жили мы в двух комнатках, расположенных с двух сторон сцены, стоявшего несколько на отшибе летнего театра. Этим и была замечательна наша обитель. Там можно было собираться и даже немного шуметь, не попадая под взоры ребятни. Кроме молодежи из вожатых и воспитателей в нашу компанию была вхожа и директриса, старуха лет сорока. Место у нас было весьма приятное и заслужено получило название «Райская Обитель». Не совсем смешно, потому что со временем это название сыграло с нами злую шутку. Потом. А пока я сдружился с добрейшим человеком – Бобом, готовым в любой момент снять с себя последнюю рубашку и отдать попросившему. И он отдавал всё что получал или пропивал. Но деньжата это были тогда небольшие и на них ещё нельзя было спиться. Жил с бабушкой в каморке в коммуналке на Васильевском, мать – геолог, иногда появлялась в Ленинграде, приемный отец, давший отчество и фамилию, милейший человек, жил с новой семьёй в Киеве. Очень он был увлечён фотографией, занимался – общался – вертелся в Доме журналистов и Выборгском ДК.

У молодёжи в те времена было принято время проводить на танцах или в кино, для домашних посиделок условий не было. Сергей с матерью, сестрой, её мужем и двумя сыновьями жил в большой комнате на Лермонтовском, я с матушкой и двумя братьями в небольшой комнате на Фонтанке. Светлана с матерью жила в коммуналке в здании тогдашнего «Московского Универмага», Лариса с отцом, мачехой и сестрой в отдельной квартире большого «сталинского» дома на углу Типанова, прямо напротив «Дома Советов». Катиш в «хрущёвке» на Варшаской. Она была из многодетной гатчинской семьи и им дали несколько квартир. В этом доме – две или три. Видимо, братья служили в армии, поэтому иногда можно было у неё собираться. Бывала в нашей компании и её сестра постарше, жившая в соседней квартире.

Всегда и во все времена во Дворце я работал по вторникам и пятницам, а 39 автобус в аэропорт ходил от Манежной площади. Вот и сложилась у нас традиция – встречаться после моих занятий и ехать пить кофе в аэропорт. Занятия кончались в восемь или девять, вот и можно было до конца вечера выпить по паре чашечек кофе, проведя большую часть времени в тепле и уюте на задних сидениях львовского автобуса. Иногда можно было скромно посидеть в «Тройке» или «Севере». Однажды за три рубля мы вчетвером или вшестером посидели вечер в ресторане «Выборгской» гостиницы, правда, там был знакомый официант. А для праздников или уединений был фанерный «теремок» в Борисовой Гриве. Зима в тот год выдалась злющая, частенько бывали морозы и за 20. Раскалив буржуечку до красна, получали на уровне головы «Ташкент», сухачёк на полу замерзал. Потому и приходилось забираться с ногами на диван и кровать. Утром на одеяле в местах стежков торчали снежные кустики инея. Потому, иногда, от приезда до отъезда из под одеяла предпочитали и не вылезать… Но если случалась лунная ночь, на лыжах в лесу было божественно.

Так и прошли осень, зима и весна. В январе мы с Сергеем и Борисов побывали в Закарпатьи (см. «Закарпатье»). Когда я начал писать эти строки, вспомнил о записной книжке – дневнике, который вела Лариса в это время и отдала мне после моего возвращения. Перечитал и понял, что самому мне не передать атмосферу той поры, проще всего привести её записи. Книжечка маленькая, но вперемежку красными и синими учительскими чернилами, от обложки до обложки, поместилось довольно много. И прямо в этот текст не вставить, потому и вынесен в отдельный «Ларисин дневник (Дневник Лорика?)», хотя читаться должен в этом месте.

Надо сказать, что Лариса была довольно талантлива – замечательно танцевала, рисовала, музицировала, пела. Умела всё делать и очень шустро. Мне и самому доводилось удивлять других своей расторопностью. Но один случай меня поразил. Приехали мы однажды довольно поздно вечером к Ларисиной подружке в Лугу. Приехали поздно, уехали рано, но когда я утром проснулся, нашёл свои носки выстиранными и заштопанными! Оказалось, что когда я уснул, они устроили посиделки и Лариса про между прочим это и проделала. И не сочла это за подвиг…

«Прошла весна, настало лето – спасибо партии за это», потеплело и стали выбираться на пленэр с малюсенькой палаткой. Закончился учебный год и тут как гром среди ясного неба – «подзалетели». Ходить в женскую консультацию Лариса страшно боялась, вдруг столкнётся с мамашей! Обсуждали, вероятно, разные варианты, но решили не менять правил игры и делать аборт. Подпольно. Что-то там знахарка ввела, чтобы случился выкидыш. Вот и ожидали его в один из июльских дней у Ларисы дома. Я был на полулегальном положении, принимала Светлана, в мои задачи входило удерживать любыми способами Лору от крика. Справились. И я узнал, что будет сына, в феврале 64-го.

В августе был на практике в Вильнюсе, возвращался через Ригу. На пероне Варшавского вокзала встречает Боб – на Типанова появляться мне нельзя, готовится свадьба. Как он догадался встречать меня Рижским поездом я так и не знаю, никто не знал о таком варианте моей поездки. Наверно, внутри всё натягивалось и обрывалось – как рвать своими руками всё сложившееся и спаявшееся?! С другой стороны, всё шло по плану. А надо сказать, что телефонов у нас не было и, помнится, Светлана была связной. В конце сентября(?) подготовка свадьбы завершалась, уже приехали жених и тётушка из Киева, Лариса сказала мне, что не может идти за «него» замуж! Не помню уж (или не знаю), но настояла на моей встрече с ним. Нормальный парень, принял без радости это известие, но и не стал делать трагедии, решил побывать у родителей под Москвой, посоветовался какой им подарить телевизор, пару слов рассказал о житие-бытие на Новой Земле.

Свадьба отменена, модно только догадываться какая скандальная атмосфера у неё дома и буря в душе! Это при её то эмоциональности! Сотворила теорию и разработала план и всё разрушила своими же руками! По разному могли бы развиваться события, жизнь только начиналась, но… Наши встречи продолжились. После одной из них, простояли прощаясь и выясняя отношения, как обычно долго, у окна на лестничной площадке возле их квартиры. Спустился на лифте, вышел во двор, услышал скрип наверху, увидел открывшееся окно и падающее с шестого этаж тело. Заметался, вызвали «Скорую», привезли в больницу… Большая палата, много кроватей, долго не могут найти баллон с кислородом, У Ларисы внутри всё отбито, наверняка сильнейшие боли, но дали обезболивающее, она в сознании. «Теперь ты мне веришь?»- наверное, я сказал «Да». Ничего другого я и не мог сказать, но я так и не смог за все эти годы до конца понять , что она имела в виду…

Приведя с Ларисой первые сутки после случившегося, я уехал домой передохнуть и когда вернулся, Лариса уже скончалась. Соседки по палате, отнесшиеся к нам очень сочувственно и душевно, рассказывали, что она начала терять сознание, бредить, звала Сашу… И ушла из жизни. Такого удара мне получать ещё в жизни не приходилось, разбит и подавлен был полностью! Света доносила мне, что родные считают меня главным виновником случившегося, потому лучше им не попадаться на глаза. Было не до оценки доли своей вины, но ясно понимал и их чувства. Потому и на кладбище наблюдал всю церемонию со стороны и подошел к могиле, когда все уехали.

Ещё раньше, ещё когда вовсю шутки шутили, Лорик прикидывала разные варианты, фантазии ей было не занимать. «Вот, если бы с тобой что-нибудь случилось, ты бы стал инвалидом и никуда бы от меня тогда не делся, и были бы с тобой вдвоём и я бы за тобой ухаживала…» И когда свершилось «это», пока она была с сознании, я понял, что так и произошло. Правда, в обратном порядке. Конечно же, я бы не сбежал… И не бросил бы... Всё рухнуло разом.

Случившееся огромной каменной глыбой навалилось на меня, пыталось расплющить грудь и голову, а одновременно другая история пыталась оторвать у меня в это время то ли палец, то ли руку. Это история с приятелем моего братца Володи – Владимиром Неунываловым не касалась меня непосредственно, но могла существенно задеть. Володя, вероятно, в это время был в армии. Жерновами этих двух историй был полностью подавлен, растерян…

Навсегда врезалась сцена – перехожу через Египетский мост, остановился у светофора, рядом ждёт зеленого сигнала большое колесо грузовика. Один шаг в сторону и вот решение всех проблем! Всё так просто. Колесо укатилось и жизнь продолжалась.

Много лет спустя перед операцией я подписал бумагу о согласии не вернуться в этот мир с вероятностью 5 процентов. Когда мне включили сознание, открыл глаза, увидел белый потолок, часы и первая мысль была – вернулся. И начал отсчет новой жизни. Третьей. Решил, что второй надо считать жизнь от этого колеса. Но счёт этот начал уже значительно позже. А что было тогда? Наверно, ходил и в институт, но точно помню, что вызывали для бесед в КГБ в симпатичное здание на Садовой. В школьные годы ходил туда в райком комсомола, а тут узнал, что представитель уважаемого ведомства по Октябрьскому району тоже здесь находится… Начали с выяснения – какое отношение РО (Райская Обитель) имеет к РОА (Русской Освободительной Армии). И как РОА способствую суициду среди советской молодёжи. Тогда это слово не пользовали, говорили длиннее, но понятнее. Почему возник вопрос? Похоже, что в это время Сергей был уже в армии, а Боба собирались туда провожать и я заранее заготовил пригласительные билеты на его проводы от имени Райской Обители (РО). И, как я понял, такой билетик нашла Ларисина тётушка и передала в «компетентные органы». Симпатичный билетик, мой хранится у меня до сих пор. А в ту пору была оттепель, хрущёвская. Кончалась, но ещё была. Потому за уши не притягивали, разобрались и отпустили с миром. На всякий случай посоветовав прокуратуре Московского района присмотреться по внимательней. Присмотрелись, сняли показания и отпустили, порекомендовав покопаться институтским комсомольцам Покопались, отнеслись с пониманием и обещали поставить на вид. Но на заседании институтского бюро меня вдруг занесло и я высказал, всё что думаю. Обнаглел. И зря. Ведь с молоком матери впитал правила двойной морали. А сорвался. Комсомольские вожаки извинились, но сказали, что у них нет выбора – только исключение. Институтские руководители развели руками и сожалениями отчислили автоматом из института. Но жизнь на этом не кончилась. Пошёл работать, через полгода восстановился в институте, через год встретил Ольгу, через два года женился, ещё через два года родился сын, ещё через тридцать лет он прочитал мою автобиографию и сказал, что никогда ничего не слышал об исключении меня из комсомола, института. Отчасти для него и написан этот рассказ.

А что сталось с другими?! Сергей в Баку поступил в медицинский институт, после окончания службы перевёлся в наш 1-ый Мед, пока учился, работал участковым врачом. Женился и родил сына, развёлся и снова на ней же женился. И снова развёлся, жена настойчиво утверждала, что мальчонка не от него. В ту пору уже рыбачил в Мурманске, пока плавал, я проводил в последний путь его мать, а, вскоре, и старшую сестру Таину. За их семьёй постоянно приглядывал злой рок и не упускал случая. Таинае плохо удалили зуб, сепсис и покойничек. Хорошую женщину встретил Сергей в Мурманске, работницу местного музея, родился сын, из судовых врачей перешёл в «Скорую». Жизнь наладилась. Встретил сорокалетие и разволновался из-за того, что другая сестра – Вера, его не поздравила. На Ленинград не смог достать билет и на попутной машине, с армянином, водителем из «Скорой» отправились в путь. Очевидец утверждал, что у Кандалакши их преднамеренно сбил большой бензовоз. Сергей погиб сразу, водитель по пути в больницу. Жена водителя говорила, что пропала большая сумма денег, кто-то говорил, что всё связано с наркотиками… Нелепая смерть через неделю после сорокалетия.

Боб год отслужил в Нюнемяках около Васкелово. Мы его иногда навещали. Вернулся. Увлёкся санным спортом, все силы отдал сооружению первой под Питером бобслейной трассы, иногда помогать её сооружению ездил и Сергей. Женился, родился сын, а позже, помнится, и дочь. Наши жизненные пути разминулись, виделись редко, начал спиваться, в начале семидесятых работал сторожем на стройке, и вскоре пропал окончательно. Сейчас на дворе январь девяносто девятого, по базе жителей города попытался найти его потомков. Подходящих Пономаренко ... Борисович(на) не оказалось. Хочется думать, что у них теперь другая фамилия. В старых записях нашел адрес Катиш, справочная служба утверждает. Что такого адреса нет. По карте прикинул возможные номера домов и просмотрел списки жильцов. Нашел ошибку в адресе и нашел телефоны. По одному из них очень настороженно ответил брат, был нелюбезен, но удалось узнать, что с ней всё в порядке, есть сын и дочь. Это порадовало! А вот среди жильцов Светланиного дома никого из Евсеевых найти не удалось.

Фамилия Бредков оказалась редкой и без особого труда нашел Ларисиного отца и даже деда. Позвонил – «Вы работали в железнодорожном институте? –Да.» Представился, сказал, что работал у него в пионерлагере и знал Ларису. Поговорили, он подсказал, как найти могилу.